Арвеарт. Верона и Лээст. Том II - Лааль Джандосова

Невард кивнул с улыбкой:

– Ну поживём – увидим. Человек он хороший, мне кажется. И Лээст не возражает, так что если у вас серьёзно, пусть он тогда разводится. Сватать тебя будут многие, но поскольку ты влюблена в него, на его стороне преимущество…

Лаарт, чей день в «Акцетаре» был насыщен такими «глупостями» – согласно его выражению – как обедом в «Кафе Невесомости», прогулкой на батискафе, спуском с каскадов в лодочке, посещением «Театра Теней» и ужином в ресторане на плавучем искусственном айсберге, – устал в достаточной степени, но на деле был счастлив случившимся. Когда ужин почти закончился и было подано сладкое, Моника, съев пирожное, предложила ему напоследок ещё одно развлечение – морскую прогулку на катере, на что Лаарт ответил: «Слушай, давай лучше купим шампанское и разопьём его где-нибудь».

– Давайте, – сказала Моника, понимая самое главное, после услышанной исповеди – той, что Лаарт успел донести до её – ей можно теперь не мучиться, ей можно боготворить его, не борясь со своим сознанием и извечной проблемой нравственности.

После завтрака Невард с Вероной три часа занимались грядками с поспевающим помидорами, с капустой, с морковью, с картофелем – пропалывали, подвязывали, обрабатывали от вредителей, затем пообедали блинчиками, сыграли две партии в шахматы, позанимались музыкой, посмотрели последние новости, после чего Верона сварила спагетти к ужину, сама же сделала соус, и салат, и печенье на сладкое, но Элиза, хоть и голодная, не вышла к столу – из принципа.

К ночи – часам к одиннадцати – Верона вернулась в Коаскиерс. Там она первым делом связалась с профессором Джонсоном и взяла у него разрешение не присутствовать на проверке – по причине недомогания. После душа, вернувшись в «третью», она села за Volume Тринадцатый, борясь с возникшим желанием записать, что родители встретились, что сейчас они вместе в Ирландии, и что этим они обязаны эртаону первого уровня, но, с учётом известных факторов, записала нечто иное – об изотопном анализе, об обнаруженном рении, об Акерте и квердераторах, о новой своей способности, о новом балле по Эйверу, что подскочил на тысячу, и даже о Джоше Маклохлане, рискнувшем поцеловать её и схлопотавшем пощёчину. Закончив рассказом о Неварде с его огородными грядками, она прошла к подоконнику и долго смотрела на море, отражавшее окна Коаскиерса золотистого цвета дорожками.

– А у папы и мамы – утро… Они сейчас где-нибудь завтракают…

Утешив себя картинами, что возникли в её сознании, она приглушила лампу почти до полного минимума, залезла под одеяло и, стараясь не думать о Лаарте, заняла себя воспоминаниями о старом домике в Гамлете – о веранде со связками перчика, о вечно текущих трубах, об уютной маленькой кухне и старом добром кофейнике, о комнатке с детским шкафом, где хранились старые письма, никем никогда не прочитанные – «Мистеру Генри Блэкуотеру, Лондон, Великобритания…»

– Папочка мой, я люблю тебя, – простонала она с тем отчаянием, с каким обращалась к Генри в двенадцатилетнем возрасте. – Папочка, не оставляй меня…

Лаарт в эту минуту открывал бутылку шампанского, находясь у Моники в номере – перед журнальным столиком, на котором были разложены вырезки из периодики – те, что она показала ему – после его вопроса: «А откуда ты всё-таки знаешь всю мою биографию… спортивную биографию?» Вырезок было много – без одной, что осталась в папке – той вырезки, где говорилось о побеге альтернативщицы.

– За тебя, – сказал Лаарт, – за счастье, за то, чтобы всё исполнилось – твои мечты и желания…

После этого он наклонился, поцеловал её в щёку и произнёс: «И за встречу. Нашу новую встречу в будущем…» Затем он достал деквиантер – с тремя рабочими линиями, и, войдя в режим фотографии, сделал несколько снимков – Моники, пьющей шампанское, Моники улыбающейся, Моники, говорящей ему: «Экдор, прошу вас, достаточно!» – и в конце – пару общих снимков и одно короткое видео, на котором он говорит себе: «Лаарт, вот с этой девушкой связано твоё будущее!» Сохранив эти снимки в папке под названием «Акц-17-е», он сразу же засекретил её, поделился паролем с Моникой, убрал деквиантер в сторону и произнёс:

– Послушай, когда я выйду из отпуска, я подключу свою линию. Эта линия – частная. Запомни номер, пожалуйста… Наберёшь его, назовёшься и скажешь мне после этого: «У вас в деквиантере папка с таким-то – таким-то названием. Пароль к ней такой-то – такой-то. Я и есть та самая девушка…» Если я вдруг отвечу, что такая папка отсутствует, то вели мне спросить у Кридарта, откуда я знаю Монику. Сейчас я предупрежу его. Одним словом, как-нибудь встретимся. Одним словом, не оставляй меня…

* * *

Утром Верона проснулась за час до звонка будильника и пятнадцать минут примерно вспоминала о квердераторах, о поездке с Лээстом в Дублин, о том, как она расплакалась, поскольку таксист спросил у него: «А дочурка, наверное, учится?» – о маленьком ресторанчике, где Лээст, взяв её за руку, сказал ей самое главное: «Мы с тобой – единое целое. Вот как я это чувствую», – о долгой прогулке по городу и о том, как он попросил её – уже перед их возвращением: «Ты можешь сказать мне „папа“? Просто представь на секундочку, что я – это Генри Блэкуотер и мы наконец с тобой встретились», – и как уже после, в «Ястребе», повторял: «Моя драгоценная»; «Дочурка моя единственная»; «Звёздочка моя ясная»; «Солнышко ненаглядное».

– Мой бог, – прошептала Верона, – он сходит с ума, по-моему… И Эркадор не вмешивается. А папа… он написал мне?!

Письма от Блэкуотера не было. Верона, вздохнув с огорчением, взглянула на Эркадора – на прекрасную фотографию, после чего зажмурилась и, оторвавшись от пола, поднялась, в вертикальной позиции, примерно на фут или около. После недолгой практики, подтвердившей её умение, она, облачившись в джинсы, быстро покинула комнату – с достаточно смелой идеей опробовать свои силы в условиях с большей площадью и какое-то время «летала» в этом же положении, после чего сменила его – на позицию горизонтальную. В один из таких моментов витражные двери гостиной незаметно пришли в движение. Верона, уже понимая, что не успеет выпрямиться, потеряла баланс – от волнения, и просто свалилась на пол – не самым удачным образом – отбивая локти с коленями. Стеклянные створки разъехались, являя Джину в халатике. Возникла недолгая пауза.

– Ты чего?! – вопросила Джина. – Чего это ты тут падаешь?!

– Тренируюсь, – сказала Верона. – Отрабатываю позиции.

– В чём?! – ужаснулась Джина. – Ты что, занялась тоггерсвултом, как моя сумасшедшая Моника?!

– Нет, не совсем тоггерсвултом. Готовлюсь к зачёту по «Ястребу».

– Понятно, – сказала Джина. – Можно к тебе на минуточку? Я должна рассказать тебе кое-что…

В «третьей», узрев мгновенно прекрасную фотографию, Джина невольно ахнула и вопросила: «Кто это?!» – на что Верона ответила:

– Гренар, директор школы. По уши был влюблён в меня и до сих пор ухаживает. Забрасывает портретами и всякими глупыми письмами.

– Да?! – поразилась Джина. – Он влюблён в тебя по уши и ты от него уехала?! Да он красивее Лээста! Ну не хуже, во всяком случае!

– Мне кажется, внешность – не главное.

– Ну не знаю, – сказала Джина. – А с чего ты его повесила?

– Да нечего больше вешать. Пусть висит здесь для украшения.

– А экдор Эртебран не против?

– Если бы он был против, портрета на стенке бы не было. Так что там стряслось? Рассказывай.

Джина взяла сигарету, помяла тонкими пальчиками и прошептала трагически: «Ты знаешь, что я обнаружила? Ты будешь смеяться, естественно, но это кошмар, поверь мне. У меня пропали все волосы, хотя я не делала этого. Ну то есть ты понимаешь…»

Верона, подумав: «Дожили!» – обратилась к дару суггестии:

– Нет, делала, но запамятовала. Ты мне сама сказала… позавчера, по-моему, что они тебя раздражают, в силу своей бессмысленности, и ты хочешь от них избавиться.

– Да?! – оживилась Джина. – А то я уже испугалась! Даже не знала, что думать! Хотела лечь на обследование! Ну тогда я пошла собираться! – и, взглянув на портрет «директора», добавила: – Ох, красавец! Сколько ему? Лет тридцать? Ровесник нашего Джошуа?

– Нет, тридцать пять на деле. Просто он молодо выглядит.

После ухода подруги Верона, в глубокой задумчивости, присела на край кровати, пытаясь определиться в текущем своём состоянии: «Половина того, что я помню, скорее всего смоделирована. Плюс к этому – три амнезии… три амнезии, как минимум. Вопрос – что является истиной? То, что Джон – Эркадор, во-первых. Во-вторых, что я всё ещё девственница… остаётся на это надеяться… В-третьих, мои способности стремительно прогрессируют. В-четвёртых, папа не умер. В-пятых, рэана Элиза почему-то меня недолюбливает. В-шестых, я скучаю по Лаарту. И, в-седьмых, я хочу увидеть его. Принимает ли он анальгетики и противоэпилептические?»